Рассказы о войне и людях на войне.

                                                   Рассказ красноармейца автоматной роты Вадима Стрельцова,

                                                    как он фашистского фельдфебеля в плен взял.

       - В 1941 году это было, в ноябре месяце.  Тяжёлые  оборонительные  бои вели мы тогда у города Верея  под Москвой. Все усилия напрягали фашисты, к Москве рвались. Перебили мы их тогда – страсть, и не сочтёшь. Хотя  и  наших, жаль, полегло немало. Столицу защищали - сердце  Родины  своей. Стояли  насмерть.

   Выдалась свободная минута после боя, передышка небольшая. Расположилось наше отделение на опушке леса. Первым долгом, известное дело, солдат подкрепиться непрочь, а кухни вблизи не было. Но сухой паёк мы имели.

   И решили из концентрата кашу сварить на костре.

   Пошёл я собрать хворосту, чтобы костёр развести. Хожу это себе, высматриваю, сухие хворостинки собираю. И углубился в лесок метров за двести от нашего места отдыха. Тихо хожу, лишнего шума не делаю, а вдруг немцы рядом?  Только подумал так, глядь – под соседним деревом в пяти шагах от меня немец сидит, фашист настоящий.

   Меня аж в жар бросило и дрожь по спине пробежала: близко первый раз врага встретил и один- на- один, ведь! Взял я автомат наизготовку и немца получше разглядел. Здоровенный фашистище под деревом до ветра сидит, меня не видит. Совладал я с собой и подумал: «Убить его в два счёта убью, пустив короткую очередь, да что толку с убитого? Хорошо бы живого привести, «язык» ох как нужен!»

    Шагнул я раз- другой, да как гаркну:

    -Хейн ди хох!

    Вскочил верзила фриц и хотел штаны подтянуть. Но повторный мой окрик

«Хейн ди хох! Застрелю, гад ползучий!» заставил его поднять руки вверх.

И повёл я фашиста на опушку к своим ребятам. Идёт мой фриц с опущеными до колен штанами, шагает короткими шажками, словно лошадь спутанная, руки вверх держит.

    Веду этак его и командую:

    -Прямо, прямо, фриц, иди, а то застрелю, как куропатку!

    Так и вывел его на опушку и друзей – товарищей своих окликнул. Подбежали они и диву дались, увидев какого верзилу– фашиста посчастливилось мне в лесу подцепить. А я им говорю:

    Обыскали ребята фашиста,  оружия при нём  не нашли.  Разрешили  немцу срамоту прикрыть. Заправился фриц. Тут все разглядели, что я  фельдфебеля фашистского в плен взял.

    Повели мы его к командиру роты. Встретил нас командир, удивился и спросил:

   - Ого, фельдфебель! Где это вы его?

   - Это Вадим Стрельцов фашистского вояку в плен взял, - указали на меня друзья – товарищи.

   - Рассказывай, товарищ Стрельцов, где подцепил- то его?                                                 

     Рассказал я всё, как дело было, ничего не утаил. Выслушал меня коман-дир роты, улыбнулся:

    - Молодец,- говорит,- Товарищ Стрельцов, к награде представлю. А дру-зей- товарищей моих поблагодарил тоже.

    А неделю спустя вызывают меня к командиру роты. Подзаправился я, пу-

говицы и пряжку ремня до блеска вычистил и пошёл. Вошёл  в блиндаж ко-мандира и отрапортовал:

    - Товарищ командир роты! По вашему приказанию красноармеец Вадим Стрельцов прибыл!

   - Вольно! – скомандовал мне командир и говорит:

   - Хорошую ты, красноармеец Стрельцов, куропатку поймал, важную. По-больше бы таких! За это от командования награда тебе за смелость и находчивость – медаль «За отвагу».

    - Служу Советскому Союзу! – чётко произнёс я, получив из рук командира первую свою боевую награду.  

                                                                                                   На минах.

   -Давно это было, - начала свой рассказ Оксана Васильевна Токарева, - но для меня будто вчера это случилось.  Я совсем тогда была молода: двадцать лет мне лишь пробило. Как быстро в трудах и заботах промелькнули мои лучшие годы!  В лихую годину мы жили тогда.

   Оксана глубоко вздохнула и продолжала:

   -А было это в марте месяце, как сейчас помню. В полдень 6 марта 1943 года

в посёлок наш Медвежье Новозыбковского района, что на Брянщине, вступи-ла рота фашистских солдат и два взвода полицаев.  Это  был  отряд  фашистс-ких войск по борьбе с партизанами.    Они   следовали,  как  нам   стало  после  известно,  в

город Добруш на Гомельщине, и путь их лежал через село Демьян-ки и Вылево, где стоял в то время крупный немецкий гарнизон. В посёлок Медвежье они пришли с целью взять лошадей для доставки всей воинской команды в Добруш.

   Зима в тот год стояла суровая, снежная. И хотя на дворе был март, она и не думала  сдавать.  Северный  ветер  вздымал  позёмку  и  усиливал  стоявший мороз. Запрягли  в сани  всех лошадей,  что были в деревне, положили по две дневных нормы сена, и обоз тронулся в путь.                                                                                                                          

   Правили лошадьми жители посёлка – старики, среди них пастух  Теребило Тимофей, мальчишки и несколько женщин – каждый на закреплённой лошади. Мой конь по кличке Буран, норовистый, но сильный и выносливый, тащил нагруженные снаряжением сани, одного офицера, двух солдат и паренька- полицая, сидевших поверх снаряжения в санях. Я, нарядившись старухой, правила конём. 

      По лесной дороге ехали тихо. Позади обоза шла команда солдат. Одни из них останавливались, нагибались и копались в снегу, будто чего искали.

     Из леса дорога повела лугом. Вдали виднелись Демьянки, чуть левее на взгорье - Вылево. До него оставалось километров пять. В дороге не случилось никаких происшествий.

   Уже смеркалось, когда мы въехали в село Вылево. Дорога по улице шла в гору. Лошадке становилось тяжело. Я слезла с саней и пошла рядом, правя вожжами. Моему примеру последовал паренёк- полицай и офицер- фашист.

    Он шёл возле саней и смотрел по сторонам улицы. У дома с тесовыми воротами офицер что-то  прогерготал  мне, но я  ничего не поняла и продолжала править конём. Тогда он подбежал и пинком ноги ударил меня. Я не удержалась, упала в снег, но не выронила из рук вожжи. Зло взяло меня, и я, ругаясь по-своему, быстро выкарабкалась из снега.

   В это время подбежавший ко мне паренёк-полицай, доброй души человек, взял вожжи и, проговорив скороговоркой: «Не ругайся, может хуже быть: кое-кто из них по- русски знает», круто повернул к дому с тесовыми воротами. Отдав мне вожжи, он открыл ворота, и мы въехали во двор. Все седоки мои пошли в дом. Я подвела коня под навес, положила ему сена и отпустила подпруги. Здесь мы переночевали.

   Наутро, когда рассвело, весь обоз был в сборе, и мы выехали из села. Дорога шла лугом вдоль берега реки Ипуть. В морозной туманной дали из-за горизонта поднимались мощные мёртвые трубы писчебумажной фабрики  «Герой труда», напоминая о её былой славе.

   В Добруш приехали во второй половине дня.  Когда  нам  разрешили ехать домой, день уже клонился к вечеру.   Было ясно, что на усталых  лошадях до ночи  в  Медвежье не добраться,  и  потому  многие  решили  переночевать  в Добруше  у родственников и знакомых.

   Дома у меня оставался под присмотром бабушки трёхлетний сын, и я рвалась домой. Пастух Теребило Тимофей тоже решил ехать домой. Он сказал, что знает другой, более прямой и короткий путь и  что до ночи  приехать домой успеем. И мы  вдвоём тронулись в путь.  Тимофей  ехал  впереди,  я – за ним. Переехав на левый берег Ипути, мы проехали некоторое время лугом, а затем дорога повела нас в лес.

   Нам долго пришлось петлять, пока не удалось выбраться на хорошо наезженную дорогу. Но эта дорога была моему спутнику не совсем знакомой, и мы не знали точно, где теперь находимся. Лошади устали и шли больше шагом.. Начинало темнеть. Мы напряжённо всматривались в темноту леса, надеясь увидеть спасительный  огонёк  сторожки.  Но всё было тщетно.  Понукаемые                                                                                                                     

 лошади, пробежав немного, переходили на шаг и недовольно фыркали.

   Стемнело, когда неожиданно впереди за деревьями блеснул огонёк. Мы гикнули на коней и минут через десять были у незнакомой нам лесной сторожки. Нас встретила предупредительным лаем собака. Вышел лесник, и мы узнали, что приехали к лесной сторожке у Горелого моста, что в стороне от

нужного нам направления. До дома было далеко, лошади устали, и мы были вынуждены проситься на ночлег.

   Лесник- пожилой мужчина- оказался радушным хозяином. Мы въехали во двор, распрягли лошадей, завели их под навес, положили сена и вошли в тепло натопленную избу. Приветливые хозяева усадили нас за стол. Мы с благодарностью поужинали, расположились на ночлег и, утомлённые долгой ездой по незнакомым дорогам, сразу уснули.

   Проснулись лишь на рассвете восьмого марта.  Лошади  наши  отдохнули. Мы запрягли их в сани, поблагодарили гостеприимных хозяев и выехали со двора. Лесник проводил нас, объяснил, как проехать  на  нужную дорогу  и, пожелав счастливо доехать, ушёл к своей сторожке.

     Отдохнувшие за ночь лошади бойкой рысью бежали по снежной  дороге.

На лёгком морозце весело хрустел под копытами снег. Всходило солнышко, и под его золотыми лучами изумрудные  звёздочки  вспыхивали  на снегу и тут же исчезали.

   Я сидела в санях и вспоминала, как мы в этот день 8 Марта раньше в школе всем классом поздравляли нашу учительницу с Международным женским днём, а затем всей школой радостно и весело отмечали этот праздник.                                            

     Вдруг впереди меня раздался взрыв, затем другой. Буран рванулся с дороги в сторону и умчался куда-то в лес. Я не удержалась на крутом повороте и вылетела из саней в сугроб. Выкарабкавшись из сугроба, я осмотрелась.

   Лошадей наших не было видно нигде. От саней моего попутчика почти ничего не осталось, лишь разорванная на мине половина полоза. Невдалеке от меня в снегу у дороги лежал Тимофей. Он был в крови и слабо стонал. Я осмотрела его. Он был тяжело ранен: вырвана часть мышц бедра и ягодицы.

    Я порвала головные платки, наложила жгуты и перевязала раны. Нужна немедленная помощь хирурга, иначе – заражение крови, гангрена и смерть.

   Что делать? До дома далеко, хотя мы уже и ехали по прямой дороге. Но лошади наши убежали. Я решила вернуться к леснику и просить его отвезти раненого моего попутчика.

   Бегу, горючими слезами обливаюсь и проклинаю фашистов, Гитлера и всех, кто сеет войну. И только теперь догадалась я, зачем шедшие накануне за обозом фашисты останавливались на лесной дороге и копались в снегу.

Они ставили мины. Коварный враг рассчитывал, что на обратной дороге домой все мы подорвёмся на минах. Какое коварство и ненависть к людям!

   Кстати сказать, остальные поехали другой дорогой и все благополучно возвратились домой.                                                                                                                                                                                                                                                            

   Вот и сторожка. К счастью, лесник был дома. Он не стал медлить, быстро запряг в сани коня,  положил сена побольше. Мы осторожно уложили раненого Тимофея в сани, укрыли его потеплее и поехали в посёлок Медвежье другим, знакомым только леснику, путём.

    Через  час  мы были в  посёлке.  А ещё часа через два  Тимофей Теребило был доставлен в Вышковскую  больницу, где он,  к сожалению, вскоре умер от заражения крови. 

                                                                               Вера.

   -Это было под Секешфехерваром,- начал свой рассказ  гвардии  майор  в отставке Стрельцов Вадим Данилович.

    -Окружили наши войска венгерский  город Секешфехервар.   Засели в нём фашисты,  крепко  держатся.  И подступы со  всех сторон укрепили сильно.  Надеялись  долговременную  осаду выдер-

жать.  Только  не  до осады нам. Времени мало, войну скоро надо кончать. Четвёртый год воюем.  Осточертела  она  всем  нам.  Вот так!  Позарез!  А они  на  долговременную рассчитывают.

     Предложило наше  командование  вражескому  гарнизону оружие без боя сложить. За это всем жизнь обещали и по окончании войны в родные места всех отпустить обещали.

    Отказом  ответил  враг  и  открыл по нашим линиям шквальный огонь. Да  недолго пришлось фашистам тешиться.  Заработала наша  фронтовая  труженица – артиллерия, зашумели наши веселушки – катюшки, послали  гитлеровцам свои яркозолочёные гостинцы.  И  замолчали  вражеские огневые точки. Должно быть, гостинцы в самый раз подоспели и в полном достатке. Да и по вкусу, видать, пришлись. Все фрицы вдоволь насытились.

    И приказало наше командование усилить натиск, смять вражескую оборону и штурмом освободить Секешфехервар.

    Прогулялась ещё раз наша артиллерия по оборонительным сооруже-ниям противника,  смешала снег с  землёй  и  дымом,  живого места не оставила.

    Поднял я тогда свою роту и повёл на штурм вражеских укреплений. Под прикрытыем  ещё  не растворившегося  в  воздухе дыма подошли мы вплотную к вражеским оборонительным сооружениям и забросали их гранатами. С криками «Ура!» бросились в атаку и заняли первую линию вражеской обороны. Закрепились здесь и дальше рвёмся,  поливая  свинцом  оставшихся в живых гитлеровцев.

    А они  в  землю поупрятались  и  не  сдаются,  огрызаются.   И откуда огнём плюются, земля-то вся в воронках и снарядами сплошь изрыта? А фашисты будто из-под земли лезут. Кругом лязг, треск, скрежет  и  грохот   несмолкающий.  В  этом  дьявольском  грохоте,                                                                    

лязге и скрежете,  в этом мрачном,  пыльном и смрадном аду ничего толком и понять нельзя,  до  того трудно ориентироваться.  Чутьём боя  обладать надо  и  не терять первоначально взятого направления. Для командира это очень важно,- ответственность-то за людей на нём лежит.

    Снова мы в атаку ринулись.  В битве  наш солдат горяч, находчив  и смел. И чутьё подсказывает ему, откуда лучше и безопаснее врага сразить. В бою он не  имеет себе равных: напорист, храбр, ловок,  стремителен, он  преисполнен желанием поскорее завершить это кровавое дело и забыть этот навязанный ему кошмар.

    Гремит наше «Ура!», а враг всё огрызается, то мины шлёт, то автоматным огнём отстреливается.  Видать,  смертники на  подступах  к Секешфехервару оборону держат.  Рвёмся мы вперёд в атаку, горланим во  всю   глотку, «Ура!»  кричим.,  и  вдруг рядом со мной земля со снегом как  смерч взовьётся, всё колесом как закружится, и  я провалился  куда-то в чёрную бездну. Всё смолкает и тишина мёртвая объемлет меня.